Мы очень неприличные.
Она бы гораздо меньше выделялась из толпы, если бы стояла здесь в современном водолазном костюме. Или скафандре, подобным тому, что одевают космонавты. Но в своем плотном винно-бордовом платье, струящемся атласной юбкой по ногам и облегающем легким фатином руки и шею, и со стянутыми в высокий пучок волосами, она представлялась чем-то вроде азиса посреди пустыни или кроваво-красной луны на темном небе - нельзя не заметить. На секунду, когда Беатриче оказалась в поле зрения достаточного количества глаз, звон от удара железа о камень смолк - девушка почувствовала на себе десяток возмущенных и недоумевающих взглядов. Но делать было нечего - пришлось идти через них, проклиная Ковчег, который нелюбезно почти выкинул ее за милю до города, и Тики, из-за которого она вообще была вынуждена здесь оказаться и которого в неправильно скудно-пестрой толпе не наблюдалось. И лучше бы она не знала, где его можно было найти в девять утра по местному времени - легче бы ей жилось.
Верное направление, в котором находилось то самое заведение, в котором можно обретаться в девять часов утра, ей пришлось выяснять при помощи расспросов, но так как все, с кем она пыталась говорить, изумленно выпячивали глаза и оставались не в силах произнести ни слова, догадки приходилось строить Трише - немые собеседники либо отрицательно мотали головой, либо согласно кивали. Поэтому брюнетка просто попеременно тыкала пальцем в разных направлениях и когда оказывалась права, шла на ориентиры. Как в игре "горячо-холодно". Только совсем не весело. Ей было жарко, даже очень, почти горячо, но знала бы она, что горячей бывает, в жизни бы не сунулась в это заведение.
- Тики! - Совершенно не свойственно для себя, не мягко и распевно, а порывисто и жестко рычит Беатриче, распахивая дверь с прозаичным номером 13. И останавливается в дверях, с порога пытаясь разобраться в перипетиях тел. Она бы посчитала количество, не будь она так зла. А то, что она зла, можно понять уже по одному внешнему виду: волосы, недавно стянутые в гладкую прическу, растрепались, пряди совсем не аккуратно спускаются по скуластому лицу и ниже - к плечам и груди, прилипают к влажным лбу и шее; на щеках горит такой румянец, словно она с боем прорывалась через баррикады вражеских сил, и глаза так же горят недоброй жаждой отмщения; безупречное однажды платье, теперь местами покрыто разводами, подол юбки и вовсе странного серого цвета, словно его долго тащили по грязи, а фатиновый верх, когда-то прикрывающий грудь и поднимающийся к самой шее, теперь неровно выстрижен в зоне декольте - видно, что на скорую руку - и остается только на руках. Секрет сих таинственных преображений прост: любую женщину, видимо, попавшую в сие заведение по умолчанию считают обслуживающим персоналом, а никак не посетителем. У местной мистресс же вообще, кажется, столько девок и забот, что каждую в лицо она упомнить не может. И даже Беата, готовая к любой человеческой глупости, на пару секунд теряется, когда невысокая и при формах женщина, лицо которой больше походит на не очень аккуратную карнавальную маску, хватает ее за руку у самой стойки, пока девушка ищет, к кому бы можно обратиться за информацией.
- Смотри-ка как вырядилась. Не иначе, как выручку к рукам прибрала, - громко вещает этот светофор, мотая брюнетку во все стороны своей мертвой хваткой. - Не помню, чтобы разрешала тебе выходить, дрянь несносная, - вопит она так, словно Беата каждый день раздражает ее своим видом и сотворила уже кучу непозволительных ошибок.
- Мэм… - Пробует по-человечески разобраться Триша, понимая, что быть Одаренностью в подобном месте - далеко не лучший вариант.
- Совсем от рук отбились, неблагодарные девки. - И, видимо желая отомстить за неблагодарность, мистресс острыми ножницами, лежащими тут же, на стойке, проходится по тонкой ткани верхней части платья, срезая ее неровным полукругом. Конечно, Беате ужасно жарко, и она могла бы быть благодарной за избавление от лишней одежды, но это человеческая женщина слишком много себе позволяет. - Пуговицы еще себе понашила. Где взяла только, дрянь бесполезная?! - И здесь светофор позволяет себе царским жестом вытащить заколку, скрепляющую густые волосы Тришы. И в тот момент, когда девушка уже готова применить силу, мистресс толкает ее в ближайший коридор. - Иди работай, - приказывает она привычным тоном. - Весь доход отдашь мне. - Сфорца изумляет сам факт того, что кто-то может принять ее ха шлюху. Впрочем, на носу размалеванной мадам сидят кривенькие стеклышки - вероятно, она подслеповата. Но это нисколько ее не оправдывает. И Беата с радостью разнесет это заведение, когда добудет то, что нужно.
Еще минут двадцать уходит на то, чтобы выяснить у встречных работниц, где может обретаться ее хороший знакомый. Шлюхи одаривают ее таким сомнительным взглядом, что Беата чувствует себя престарелой герцогиней, явившейся вытаскивать непутевого сынка из увеселительных заведений.
- А вам накой, мисси? - Даже любопытствует одна. Беата оставляет этот вопрос без ответа и долго пытается описать, кто именно ей нужен. Сдается ей, ее чудный братец в этой местности отнюдь не смокинг носит, а описанию "высокий и черноволосый" здесь соответствует каждый третий. Беату спасет лишь то, что Микк любит развлечения, а потому некоторые работницы знают его по имени - завсегдатай.
К тому моменту, когда Триша находит комнату с номером 13, она готова убить любого, кто с ней заговорит. Созерцание голых тел и хаоса, творящегося в комнате, не вызывает в ней ни стыда, ни отвращения, ни любопытства. Она думает только о том, что ей катастрофически нужно переодеться и найти холодное озеро. И она почти понимает Тики и местных женщин, избравших эту работу: в такой жаре можно существовать только полностью обнаженными.
