«Черт, как же холодно!», - в который раз подумала Элишка, ежась от зимнего ветра. Ей уже доводилось бывать в северных городах, да и Лондон не отличался теплым климатом, но Петербург поразил своими погодными условиями с первых же минут пребывания в нем. Столица Российской империи не радовала ни теплом, ни хотя бы сухостью: снег падал с неба, заставляя то и дело морщиться, усиленно моргать и кутаться в широкий шерстяной шарф, снег хлюпал под ногами, скрывая под собой ямы и грязь, которые вполне можно было зачерпнуть в ботинки, если не смотреть под ноги. Но это был не снег: если Гессе правильно помнила, эти колючие маленькие льдинки было принято называть крупой. Во всяком случае, маршал Йегар говорил именно так. А еще он рассказывал своей ученице о России, о Москве, о Санкт-Петербурге, и тогда еще совсем маленькая и неопытная девочка мечтала побывать в далекой стране, увидеть царя и, чего греха таить, попробовать русские пряники. Ей хотелось очутиться посреди поля в метель, с моста посмотреть на величественную Неву, пообщаться с русскими людьми, о которых маршал говорил, как о ком-то особенном… Вот только по-русски Гессе не понимала совсем ничего, Нева была достаточно далеко, а снег совсем не радовал, а вызывал только раздражение. Девушка уже трижды пожалела, что не надела шапку, а теперь вынуждена была кутаться в один-единственный шарф, к счастью, широкий и шерстяной. Волосы намокли в первые минуты прогулки и теперь только холодили, ботинки – добротные, теплые, на толстой подошве, и как же хорошо, что экзорцистка не стала полагаться на погоду в Европе, отправляясь в далекую страну – то и дело грозили провалиться в припорошенную снегом грязевую лужу, пальцы в карманах мерзли, люди вокруг куда-то спешили, несмотря на раннее утро, и Элишка невольно усомнилась: об этом ли городе она мечтала, здесь ли искренне желала побывать еще с тех пор, как о красотах Петербурга снежным вечером рассказал маршал Йегар?
Северная Пальмира, кажется, именно так учитель называл столицу Российской Империи, очаровывала даже сейчас, несмотря на ужасную погоду и атмосферу раннего утра. В этом городе, в этой стране еще оставалось рабство, пусть и названное иначе, и невольно в голове Гессе возникали рассказы тети о тяжелой жизни Рома незадолго до ее, Элишки, рождения. Но гораздо сильнее была схожесть с родной деревней девушки и единственным крупным городком на все окрестности, и это искупало и погоду, и общую недружелюбную атмосферу города и задания. Экзорцистов ждала тюрьма, в которой творилось что-то ужасное, и это не могло радовать ни на йоту. Но выбора, как всегда, не было – хотя, даже будь он, отказаться от задания Гессе ни за что бы не смогла. Да и возможность побывать в другой стране нельзя сбрасывать со счетов: кто еще, кроме экзорцистов, может похвастаться таким количеством путешествий, да еще и совершенно бесплатных? Если, конечно, не считать платой угрозу умереть самой и позволить умереть кому-то другому. И забыть о том, что русский язык понятен настолько же, насколько итальянский или испанский, – не понятен совсем.
- Роза, ты хоть немного говоришь по-русски? – только сейчас спохватившись, спросила, наконец, девушка. Конечно, на эту миссию их с Розой не отправили одних, лишив возможности нормально общаться с местными, но намного легче не становилось. Тем боле, что сейчас они с Доссон решили прогуляться одни, раз уж никто раньше не бывал в Санкт-Петербурге. И не то чтобы эта идея, совсем недавно воспринятая с восторгом, теперь не казалась Элишке удачной, но одно опасение становилось все яснее и яснее: дорогу до гостиницы девушка помнила уже смутно. Однако признаваться в этом она не спешила, надеясь, что ее напарница не настолько отвлекалась на незнакомые и этим еще более интересные места, что не удосужилась запомнить дорогу.
- Кстати, когда нам нужно вернуться? – Гессе, к своему стыду, не запомнила и этого. Хотя обычно девушка редко проявляла подобную халатность, но сейчас, перед не вызывающей ничего, кроме мурашек по коже, миссией ей хотелось отвлечься, хоть ненадолго почувствовать себя простым туристом. А, может, все дело было в том, что Санкт-Петербург был в списке тех городов, в которых Элишка мечтала побывать еще в годы своего ученичества. Получилось только сейчас, но даже такой возможности девушка была отчасти рада.

Чудная в эту пору погода стояла в Москве. Ветра совсем не было, снега тоже, только яркое-яркое солнце сверкало с по-летнему голубого неба, обжигающими холодом лучами проникая в горло. Высокий, статный молодой человек, кутаясь в меховой ворот темного, форменного пальто, узкой по-девичьи ладонью, затянутой в белоснежную перчатку, прикрывал губы, чтобы не дышать студеным воздухом, и смотрел куда-то вперед, за четкую линию горизонта. Мороз падал на непокрытую голову, на темные кудри, у щек заиндевевшие,  и мальчишка то и дело передергивал плечами, плотнее сжимая в другой ладони ворот.  Впервые за четыре года он оказался в горячо любимой, холодной, но такой приветливой России, и просто не мог позволить себе не заехать в Белокаменную хотя бы на пару часов, чтобы хоть издали посмотреть на красивую, маленькую, затянутую в меха женскую фигурку в санях с удалой тройкой. Княгиня Рочева, как всегда прекрасна и строга, но лицом так несчастна, что ее сын названный, стоя за углом едва ли мог сдержать слезы. Он невероятно скучал по матери, скучал по отцу, скучал… но законы Черного Ордена чтил. Нельзя, так нельзя. Оставалось только вздыхать, да дышать вбок, в черные кудри. Юноша проводил взглядом быстрые сани, и только после этого выступил на дорогу, пройдясь вдоль заметенной снегом изгороди.
– Проша?.. – ласково позвал мальчишка дворового, сгорбленного старичка в тулупе и серых валенках. Сколько раз он вынимал из снега маленького Мишеньку, по уши замотанного шалями, неповоротливого и неуклюжего?  – Прохор.
Старик обернулся, подслеповато щурясь на солнце: сложно было в высоком, плечистом, красивом юноше узнать того испуганного, тонкого мальчишку, что увели от родной матери да от родного крова несколько лет назад. Но эти ласковые синие глаза, мягкая-мягкая улыбка, да черные кудри – «бесовские!» – он их называл…
– Барин… – признал Прохор и через сугробы кинулся к юноше. – Барин! Барин! Мишенька! То-то матушка обрадуются, а папенька! Как папенька будут рады, барин!
– Нет-нет, – порывисто вскинул Мишенька ладонь в перчатке, останавливая старичка и говоря по выработанной за годы работы за границей привычке – по-французски. Однако, продолжил юноша по-русски, мягко и ласково, – нет-нет, Прохор, к сожалению, я не могу зайти… Я лишь… я лишь письмо хотел передать. Прошу вас, Прохор, передайте это письмо матушке, а это – отцу, – через изгородь он протянул двумя пальцами два белоснежных конверта.
– Но как же, барин? А матушка велели самовар ставить к чаепитию с баранками, вы в самую пору…
– Это не в моей власти, Прохор, – Мишенька улыбнулся, встряхнув белыми от инея кудрями, и сжал ладонью меховом вороте: ему очень хотелось снова  оказаться подле маменьки, снова увидеть начищенный до блеска самовар и с ласковой улыбкой смотреть, как папенька размачивает баранки в блюдце с чаем. Но когда-то давно, четыре года назад домашний уют и тепло мальчик променял на каменные стены Черного Ордена и тяжелое оружие. Здесь, в занесенной снегами, студеной, но такой тихой-тихой сейчас Москве казалось, что и не было этого второго, черного мира, населенного ужасными чудовищами, странными людьми и бесчеловечными приказами. Еще чуть помедлив у изгороди, бросив взгляд на статный, белый дом с сугробами по самую крышу, Мишенька улыбнулся и, порывисто развернувшись, ушел, чтобы не травить себе душу еще пуще. Это было почти невозможно, вот так стоять и смотреть, да и времени на это откровенно не было. В строгом Петербурге
  Из родной Москвы мальчишка уехал на перекладных,с крепеньким мужичонкой-возницей, но, вот уже столько лет живя за границей, отпрыск князя Рочева, кажется, совсем забыл, какими могут быть русские дороги. Вот уже несколько часов возница чинил какую-то поломку в экипаже, а простоволосый барин бродил вдоль дороги туда-сюда, с одной стороны радуясь, что судьба дала времени осмыслить все, что с ним происходит, а с другой стороны волнуясь, что времени у него осталось совсем немного. И если они еще промедлят, идти ему придется до самого Петербурга пешком, ибо время уже к вечеру, и завтрашний день он наверняка проведет тоже в дороге, и опоздает. Опоздает к часу встречи с дамами-экзорцистами, а ведь Смотритель дал четкие указания: встретить, проводить, обеспечить поддержку. А он все еще тут. Все еще на этой заснеженной дороге, в этих сугробах, с этим нерасторопным возницей.
– Ради всего святого, долго ли еще? – пытается не глубоко дышать морозом Мишенька и оборачивается к заваленному в сугроб экипажу.
– Не боись, барин! Была не была! Авось к вечеру починим.
К вечеру не починили, и в выстуженный всеми ветрами Петербург Мишенька прибыл гораздо позже назначенного срока. Едва соскочив с подножки экипажа на мостовой, мальчишка, расплатившись с извозчиком и схватив вой маленький чемоданчик, едва ли не побежал к той гостинице, где была назначена встреча с экзорцистами Ордена. Ветер раздувал черные кудри, бил по глазам, щипал за щеки, мальчишка щурился, прикрывая глаза узкой ладонью, но все равно каждый раз снова и снова сворачивал на узенькие улочки, встречаясь лицом к лицу с ветром, задыхался от резких порывов, проникающих в самое горло и останавливался на минутку, чтобы переждать. Как раз в такую минутку, щурясь от жуткой стужи, выбелившей лицо, прикрывая губы ладонью в белой перчатке, бывший князь Рочев-младший, а ныне экзорцист Черного Ордена бросил взгляд в сторону, рассмотрев впереди две хрупкие фигурки. Они говори не по-русски и по обрывкам фраз юноша понял, что дамы заблудились. Не смотря на то, что времени у него было совсем ничего, Мишенька не смог остаться равнодушным. Пригладив ласковой рукой черные в беспорядке кудри, юноша мягко улыбнулся и подошел к дамам.
– Прошу простить, леди, – по-французски проговорил он и улыбнулся, вежливо склоняя голову. – Могу ли я чем-то пом… – фраза застыла на полуслове, когда взгляд юноши, наконец, остановился на слишком хорошо знакомой ему розе ветров на груди обеих девушек. Черный Орден. Вот уж действительно судьба. Но, судя по растерянным и застуженным лицам, гуляли они уже долго, но Мишенька был слишком сообразительным юношей, чтобы понять, что гулять в незнакомом городе на ветру – не самое приятное время препровождение, по сему… скорее всего они обе заблудились. Чувство вины окрасило бледные с мороза щеки румянцем, молодой человек смущенно улыбнулся. – Прошу простить меня леди, кажется, я невероятно, непростительно опоздал, – снова заговорил он по-французски, не обращая внимания на ветер, обжигающий губы, – вы ведь… – припоминая имена, сказанные Смотрителем через голема и сопоставляя их с лицами, которые, конечно видел уже в моменты редких встреч в Управлении, проговорил юноша и, сняв теплую перчатку, взял за руку сначала одну девушку, – леди Роза Доссон… – он склонил голову, легко коснувшись губами ее руки, а потом обратился к другой девушке, так же коснувшись губами уже ее руки, – леди Элишка Гессе… прошу простить мне великодушно мое опоздание. Пусть и запоздало, но… добро пожаловать в Россию, экзорцист Михаил Рочев к вашим услугам, – еще раз ласково улыбнулся юноша и выпрямился из поклона. – Вы, вероятно, совсем застыли совсем… позвольте, я провожу вас в гостиницу, – юноша свободной от перчатки, уже побелевшей на холоде рукой указал на тропку меж домов, что аккуратно вывела бы их к постоялому двору, где изволили экзорцисты остановиться. – А там уже можно будет обсудить все детали. Смотритель Комуи был несколько… – Мишенька задумался, припоминая, как это будет по-французски, не вспомнил, и сказал по-английски, – скуден на объяснения…
На самом деле, Смотритель сказал, что отправил двоих девушек, чтобы Рочев отвел их в тюрьму, это было настолько странно и противоречило понятиям чести юного князя, что он даже растерялся: как можно вести двух барышень в такое место? Даже за четыре года работы в Ордене он все еще не привык, что там нет ни мужчин ни женщин, только бойцы или трупы, но это ведь немыслимо. Откровенно говоря, Мишенька надеялся, что сможет уговорить дам погулять по заснеженному Петербургу, пока он сам пойдет в эту ужасную тюрьму, к этим ужасным уголовникам, разбираться с этими нечеловеческими преступлениями. Ведь дамы должны оставаться дамами, а мужчина мужчинами.
– Я надеюсь, мы сможем правильно распределить наши обязанности на этом задании, – проговорил он уже тогда, когда провел обеих девушек в номер маленькой гостиницы. Помог им разоблачиться от тяжелых пальто, да и сам разделся, оставшись в черных, строгого покроя брюках, да строгом костюме экзорциста, состоящем из черной шелковой рубахи, жилета и двубортного пиджака, с красными лентами по отворотам пиджака и манжетам, да так ладно шедший его мужественной фигуре, что мальчишка казался даже старше своих лет. Когда им уже принесли чай, клубничное варенье в пиалке и бублики, Мишенька перестал быть невероятно бледным, оттаял, все чаще улыбался, говорил мягко и приветливо, грея узкие ладони с длинными пальцами о горячую чашку. – Я бы не хотел вами рисковать, леди, – признался юноша и посмотрел на девушек из под длинной челки.
[NIC]Мишенька Рочев[/NIC][STA]рыцарь[/STA] [AVA]http://cradgm.f-rpg.ru/files/0011/ef/ac/17613.jpg[/AVA]  [SGN]Внешний вид: стройный, хорошо сложенный, достаточно высокий юноша, счастливый обладатель мягкой, ласковой улыбки и светло-голубых глаз. Волосы кудрявые темные, вечно падают на бледный лоб. Одет в костюм экзорциста: двубортный пиджак с красной форменной отделкой, жилет с цепочкой карманных часов от кармана, идеально отглаженные брюки. Под пиджаком и жилетом черная шелковая рубаха с воротником-стойкой. Вечно приветлив, спокоен и выдержан. Взгляд ласковый, черты лица мягкие.[/SGN]

Отредактировано Player (10.05.2013 19:43:02)

Николай пожал плечами. Будучи по сути своей человеком простым, хоть и дворянского покроя, Распутин привык принимать людей такими, какими они есть. Даже если человек всего лишь притворялся, дворянин никогда специально не сунул нос в его дела, его проблемы и тем более его мысли. Именно поэтому кареглазый проигнорировал задумчивость брата и, не дожидаясь его реакции, направился вперед. Собственно, это не от того, что было не интересно, а от того, что мысли Коленьки и без того не редко витали где-то за пределами мира сего. Как говорила Лизонька, лучше думать не о том, чем не думать совсем. В первом случае можно переключиться на что-то нужное, а вот сделать человека умнее, чем он есть на самом деле куда сложнее. К счастью, седоволосый относился именно к тому числу людей, что думали ни о чем. Вот и сейчас, идя по знакомой дороге, он почти не смотрел вперед, а вертел головой по сторонам. Вот они прошли мимо пекарни. Николай не раз заскакивал в нее, когда гулял по берегу Невы. Ох, эти прекрасные, свежие, мягкие булочки с сахарной пудрой… Парень прикрыл глаза, и ему показалось, что он вернулся в то время, когда еще не знал ни о Ноях, ни о экзорцистах. Вот он, еще совсем юный, бегает по берегу Невы, веселится с друзьями, а ближе к обеду они вместе бегут в эту пекарню и молодая, на тот момент, девушка угощает их булочками. Николай усмехнулся, вспомнив, как однажды, отец застал его на берегу Невы, в то время, когда Распутин должен был быть на очередном мамином приеме. Мальчик бросился в пекарню и спрятался от отца под пышной юбкой девушки, моля, чтобы она его не сдавала. Естественно, Николая словили и за ухо отволокли домой. А вот и этот двухэтажный дом. Он все так же укрыт зарослями непонятного растения, похожего на дикий виноград. Сейчас, правда, сухие коричневые ветки уродливо смотрелись на фоне грязно-белой стены, однако летом дом выглядит как сказочный. Возможно именно поэтому маленькому Коле всегда казалось, что в нем живет принцесса. Да, в этом доме действительно жила девушка, почти ровесница Николая, только не принцесса, а обычная крестьянка. Однако, в свои двадцать лет Распутин все же был очарован красотой здешней жительницы. Пожалуй, это была его последняя любовь в той жизни. «Та жизнь». Как давно парень начал ее так называть? И какой дурак сказал, что жизнь одна?  Не так давно он был еще дворянином Николаем Распутиным, а сейчас он Ной. Притом это не просто факт или своеобразная раса. Это история, это душа, это вся сущность человека. Воспоминания Николая, как человека и Николая, как Ноя не редко путаются между собой и седоволосому приходиться потратить не мало времени и сил, чтобы распутать узлы, связавшие два различных клубка.
Дверь дома, который Распутин рассматривал с таким интересом, открылась и из нее вышла девушка, все так же красива, как и прежде, с каштановыми волосами и в теплом пальто. Дворянин невольно остановился и залюбовался аккуратными чертами лица, столь знакомыми ему, пухлыми губками, чье тепло он все еще помнит, этой грудью… оп! А грудь то, выросла с последней встречи! Шатенка, почувствовав на себе чей-то взгляд, посмотрела в сторону двух мужчин и, прежде чем Распутин успел отвернуться и прикрыть лицо воротником плаща, ахнула. Кареглазый невольно прибавил шагу, так что в первое мгновение ветер свистнул в ушах, но до его слуха все же донеслось слабое: «Николенька…». Нет, нет, нет. Николеньки больше нет. Нет, да и, наверно, не было никогда, ведь это тело – всего лишь сосуд для Ноя. Он бы хотел остановиться, вернутся, поговорить с ней, но он не мог, так же, как и не мог вернуться позже. Нет, не потому, что это было запрещено, а потому, что он знал: он не может более подарить ей настоящее тепло. Тепло, которое может подарить только горячее, любящее сердце. Нет. Этого больше не осталось в теле, только холодный рассудок, здравый смысл, да неиссякаемая похоть, как память о прошлых заслугах.
Вскоре Николай, так и не отреагировавший на слова брата, просто на просто прослушав их, свернул в переулок, пройдя пару домов, еще раз свернул, и через несколько метров перед двумя парнями уже возвышалось старое, потрепанное здание тюрьмы. Стоить отметить, что находилась она далеко не в самом приличном районе Петербурга, а посему никто даже и не пытался окультурить полуразрушенное здание. Николай подошел к самым воротам тюрьмы, на которых висела заснеженная табличка, и очистил ее рукой. Снег приятно холодил ладонь, но, увы, наслаждаться было совсем не к месту. Распутин отступил и указал рукой на позолоченную пластинку с названием тюрьмы.
- Сверяться будешь или так, на слово поверишь своему брату Сусанину? – Николай усмехнулся, вероятно, посчитав шутку уместной и достаточно хорошей. Тем  временем парне уже приметили и к воротом приближался худощавый бледный человек, плотно замотанный в теплое пальто.
- Чего надобно? – грубо поинтересовался охранник или же, как показалось Распутину, дворник.

Слова Элишки о лете напомнили Роуз, что после задания в холодной России, им может посчастливиться поехать в какую-нибудь тёплую страну. Чем теплее, тем лучше. Но сперва нужно было разобраться со всем здесь. Что ж, стимул вещь хорошая. Как тут в Росси говорят – раньше сядем, раньше выйдем. Наверно поэтому Роза и была зачинщиком побега от ещё одного экзорциста, который запоздал с приездом. Ро было в какой-то мере стыдно, всё же неловко всё это получилось, да и потеряться они могут с Элишкой, однако, сидеть на месте подолгу Роуз не могла. К тому же, с ней не было Спирита. Как он там один в Ордене? По этой причине тоже хотелось быстрее закончить эту миссию. Может, когда она вернётся, серый уже вернётся в строй.
Из своих размышлений, девушка вынырнула после вопроса напарницы.
-Нет. Не доводилось бывать в этой стране раньше. Похоже, что зря.
Роуз подумалось, что была бы она здесь хоть раз, то её бы наверно посетила мысль просветиться в области истории этого государства, да ещё и язык подучить не помешало бы. Теперь то уж девушка точно этим займётся, когда выпадет свободная минутка, а лучше две.
Какова была радость девушки, когда к ним подошёл молодой человек и заговорил по-французски. Роза мгновенно улыбнулась, полегчало. Теперь-то они смогут выяснить, как пройти в пункт назначения. Но, почти в начале разговора миловидный юноша запнулся, словно что-то увидел или вспомнил, но весьма быстро продолжил, и всё сразу же встало на свои места. Перед дамами очень вовремя появился их молодой напарник Михаил. Ро выдохнула и расслабилась.
-Добрый день месье.- Мысли тут же перекинулись в область французского поведения.
Манеры молодого человека произвели на Розу более чем благоприятное впечатление. Она будто снова оказалась в своей прошлой жизни, где на балах кавалеры при встрече целуют дамам ручки. Бесспорно, это было очень приятно и Розе даже показалось, что она согрелась.
Ну вот, их официально поприветствовали в России, может теперь эта страна будет чуточку приветливее к двум иностранкам? К слову об иностранках. Роуз мельком посмотрела на Элишку и заметила её некую скованность. Она ничего не ответила Михаилу и у Ро зародилась мысль, что девушка не знает французского. Дело нужно было исправлять. Роза решила уточнить у их спутника, говорит ли он по-английски.
-Благодарю, Михаил.- Но сперва девушка всё же позволила юноше высказать все свои мысли, одна из которых была более чем гениальной. Согреться.
Просить же Михаила о переходе с французского на английский не пришлось, юноша сам закончил свою фразу на понятном для всей группы языке, что весьма обрадовало Розу. Коммуникации налажены.
-Не имею ничего против.- В знак своего согласия, на тему погреться, Роуз снова улыбнулась.
Теперь город уже не казался таким запутанным и холодным. Михаил точно знал куда идти, а между разговором, девушка осматривалась по сторонам и подмечала, что вот тут одни с Элишкой сделали ненужный крюк, а вот там и вовсе сделали круг. Снова стало за себя стыдно. Век живи, век учись. Больше Роуз ни ногой без проводника в незнакомом городе.
Оказавшись в тепле, Роуз достаточно быстро оттаяла и вместе с этим по телу разлилась лёгкая ватность. На время нужно было позволить себе расслабиться, чтобы снова быть готовой к бою в нужный момент. Расправив подол платья, и поправив болеро, Ро расстегнула пояс с ножнами и водрузила свой меч на вешалку рядом с мантией. Всё таки неприлично за стол с холодным оружием садиться.
Оказавшись рядом с кружкой чая, Роуз не торопилась и просто грела им руки. Так что до начала разговора, выпить его ей так и не удалось.
-Я согласна с Элишкой Михаил.- Спокойным и уверенным голосом поддержала напарницу Роуз, понимая, что многие экзорцисты готовы одни идти в бой, лишь бы другие люди остались целы. Но война есть война.
-Нет нужды уменьшать шансы на успешное выполнение этой мисси. Мы прошли долгое обучение и можем за себя постоять. Вместо того, чтобы решать этическую сторону данного вопроса, мне думается, будет лучшим решением обсудить предстоящую работу и нашу стратегию. Мы с Элишкой уже работали вместе и знаем возможности друг друга.
Роуз подумала, что решить дилемму проще всего тем, что стоит переключить всеобщее внимание на что-то другое. Например, на стиль работы каждого экзорциста здесь сидящего.

Ричард, рождённый в Лондоне, всегда считал, что более всего ненавидит именно этот город, чудовищную ярмарку тщеславия и лицемерия. Однако, в Петербурге он ощутил, что у столицы туманного Альбиона появился серьёзный конкурент. Произведение политических амбиций Петра Великого, умов многих великих и знаменитейших архитекторов из многих стран мира, а также рук сотен, тысяч безвестных рабочих, город, стоящий на болоте и костях, это место вызывало у Пятнадцатого дрожь, привкус желчи и металла на языке и жажду… Убивать? Увы, мстить больше некому, все эти люди, обрекавшие столь многих на гибель в этих краях, были мертвы. Те же, кто творил здесь чёрные дела сейчас, были слишком далеко, чтобы Месть мог добраться до них, не ставя на карту успех текущего задания. Так что, если Николенька мог наслаждаться видом – во всех смыслах, - то Ричард всю свою выдержку направлял на то, чтобы не позволить себе сорваться. Да… После "консультации", проведённой для него Вторым Апостолом, его Чувство вступило в полную силу и пыталось взять над носителем верх при каждом удобном случае. А, поскольку за что-то да отомстить можно едва ли не каждому человеку… Ведь месть не подразумевает непременного летального исхода, обиды могут быть незначительными и требовать той же мелкой монеты при расплате… Пятнадцатого начинало увлекать всякий раз, как он покидал Ковчег. Железная узда, маска сэра Ричарда, спасала теперь уже не всегда. Иногда, увы, он всё-таки срывался.
Дышать спокойно и размеренно. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
«О, неужели мы наконец-то дошли?» - впервые с момента, когда нога его ступила на мостовые Петербурга, Ричард ощутил укол неприкрытого любопытства.
-Значит, вот она какая… - прошептал он почти беззвучно, после чего перевёл безмятежный взгляд тёмно-серых глаз на брата, - Я не умею читать по-русски, так что предпочту положиться на твоё слово, - вообще, при таком истинном имени, как было у Шестнадцатого Апостола, подобное было, мягко говоря, делом рискованным, однако, у Мести просто не оставалось выбора. Впрочем, он сказал себе, что обманывать его не входит в интересы брата. Как-никак, одна миссия на двоих. И они должны разбиться, но научиться сотрудничать в суровых рабочих условиях, даже если в дальнейшем из нейтральных отношений перейдут к вражде, насколько таковая вообще возможна между членами Семьи Ноя. Вне дела – что угодно, хоть ежедневные склоки и драки. Хотя, до такого Ричард точно опускаться не собирался, поскольку не испытывал ни малейшей антипатии к Хитрости. Во время выполнения заданий – у них не должно быть никого ближе друг друга. Без взаимных доверия и уважения они никогда до цели не доберутся. И не только тут, а вообще. До той цели, которая стоит перед всеми, кто прошёл перерождение и ныне несёт Память, тоже.
А вот на окрик стража – почему-то сознание Пятнадцатого хотело называть банального сторожа именно такой архаичной формой слова, - черноволосый Ной неторопливо перевёл на него взгляд. В зрачках полыхнуло что-то, что могло ошибочно трактоваться как раздражение, и на какой-то миг могло бы показаться, что радужка сделалась янтарной. Ни одного слова не прозвучало, но сторож, двигаясь, будто кукла, отпер ворота, а потом… Потом у него горлом хлынула кровь и он рухнул и скорчился от какой-то невыносимой боли.
-Тебя маменька не учила, что, если хочешь жить долго, хамить людям не следует? – спокойно подходя к телу, приседая рядом с ним и глядя глаза в глаза агонизирующему человеку, светским тоном по-английски, не заботясь о том, знает ли данный язык его жертва, проронил Ричард. Он сам не знал, что этот мужчина им сказал, но уловил отрывистость фразы и невежливую интонацию, так что предположил, что им велели убираться или что-то наподобие, - Ах, да… Ты ведь не помнишь своей маменьки, рос в приюте, всех там ненавидел, и было за что… Но ты никогда в своей жалкой жизни ни разу не попытался им хоть чем-то отплатить… - зато эта энергия, энергия жажды мщения, по-прежнему осталась. На беду для этого человека. Как же легко качнулись чаши весов, определившие судьбу этого человека – Пятнадцатому было достаточно ощутить, что этот не обладает почти никакой информацией, ничем таким, что уже не было известно двоим Ноям.
«Как мало надо им для счастья… Он же искренне считал свою работу тут очень неплохой карьерой…» - впрочем, ему было мало что известно о возможностях в отношении устройства на работу в отношении приютских детей. В Англии таких было полно в тюрьмах и работных домах… Подумать только, в иной ситуации Ричард мог бы выступить в интересах этого человека. Потому что за многое в столь безрадостной жизни тоже было кому отомстить, - «Впрочем, теперь уже нет смысла…»
Убирать труп… А зачем? Они же ничего ему не сделали, даже не коснулись – Месть вообще побрезговал прикоснуться к телу своей жертвы. Никто не сможет им ничего вменить. Разве что экзорцисты – и то лишь если бы застали эту сцену в разгаре. Но их не было, когда Месть отошёл от трупа. Может быть, не замедлят появиться, но пока что…
-Так… Двигаемся дальше, брат? – как ни в чём не бывало невозмутимо поинтересовался он. Единственное, о чём задумался было Пятнадцатый – не призвать ли ему оружие. Но счёл, что пока рано. Может быть, им ещё представится возможность вступить в контакт с кем-либо более полезным, не стоит заранее пугать потенциальных свидетелей. Тем более что материализация косы являлась лишь вопросом считанных секунд.

Отредактировано Richard Blackwell (21.06.2013 22:23:15)

Господи, как же легко оказалось стереть эту замечательную улыбку с лица этого замечательного юноши, казалось бы, совершенно не созданного для того, чтобы быть экзорцистом! Хотя, кто из них создан? Быть может, Роза, аристократка, который бы сейчас готовиться к замужеству, а не убивать этих ужасающих созданий Тысячелетнего графа? Или сама Элишка, цыганка, которой место не среди людей Ватикана, а где-нибудь на большой площади в праздник?
Но, кажется, я была слишком резкой. Или этот юноша решил, что меня оскорбило то, что он заговорил на французском?
Гессе вздохнула, осознав наконец, что ее, похоже, поняли не так. И как донести до Михаэля, что подобное недоразумение не было первым в жизни экзорцистки и никоим образом ее не трогает? Впрочем, время на размышления было как минимум до того момента, пока не закончится варенье, которое Михаэль то и дело предлагал дамам, при этом глядя на них с почти что отеческой теплотой и беспокойством.  А чай с вареньем помогли избавиться от неприятных ощущений после прогулки по холодному и сырому Петербургу, едва не заставив забыть о том, что ждет экзорцистов совсем скоро. А ждет их тюрьма, неизвестный противник, а саму Элишку – необходимость еще и объясниться с юношей, который понял ее превратно и, кажется, напридумывал себе черт те чего. И погрустнел, бедолага, а Гессе теперь совесть мучает, чтоб ее, эту совесть!
- Михаэль, вы не так меня поняли. Вы совсем не ранили мои чувства, более того, вы не первый, кто не знал… - девушка замялась, понимая, что не может сказать ничего другого, кроме как расписаться в собственной безграмотности. А и черт с ней, с этой даже не проблемой! – Если честно, я и английский-то выучила только благодаря безмерным страданиям моего учителя, и совершенно не обижаюсь ни на кого, кроме себя, когда приходится в этом признаваться. И я буду вам очень благодарна, если вы перестанете терзаться по этому поводу, - Элишка улыбнулась, и получилось это почти искренне и даже немного весело. – Ваше беспокойство неудивительно. Но, надеюсь, вы объясните нам, как следует вести себя в России, чтобы не привлекать излишнего внимания? Михаэль, я полагаюсь на вас.
Гессе сама не до конца понимала, зачем сказала такую высокопарную фразу, но иначе в этом аристократическом – а в том, что Рочев принадлежит к аристократам, сомнений у нее не было – обществе она говорить просто не могла. Глупая привычка соответствовать «стандартам», поставленным самой собой, но от нее уже не избавишься.
А Михаэль тем временем продолжил, и вновь Элишка почувствовала укор собственного разума: несмотря на немалый опыт, превышающий опыт юноши, ее синхронизация была намного меньше. Но и черт с ними, с цифрами, главное выполнить задание и спасти тех, кого можно спасти. А вернуться живой-здоровой – просто замечательное дополнение.
Во взмахе рукой, который сделал Михаэль, Гессе смогла найти значение едва-едва, но смысл этого жеста все равно от нее ускользнул. Зато кнут, который юноша достал позже, Элишку впечатлил. Она не понаслышке знала, насколько это грозное оружие, спасибо детству в цыганском обществе, где кнутом регулярно усмиряли лошадей. Девушке даже не было нужны что-либо говорить, то, что она впечатлена, отразилось на ее лице. Но делу время, потехе час, и нельзя забывать о том, что миссия ждет, и она превыше всего.
- Пожалуйста, хватит извиняться. Вы ни в чем не виноваты, да и мы с Розой сами потеряли время, блуждая по Петербургу. И, к тому же, чем скорее мы прибудем на место, тем скорее сможем разобраться с этим делом. Спасибо вам, что взяли на себя такую нелегкую задачу, как решение организационных вопросов, - сейчас Элишка не лукавила. Она действительно была благодарна Михаэлю за то, что теперь им осталось только прибыть на место и решить проблему с тем непонятным, что ожидает их за стенами тюрьмы. В организационных моментах девушка была слаба едва ли не больше, чем в образовании, и не стеснялась перекладывать ответственность за это на остальных. Чаще всего на искателей, но иногда получалось так же, как сейчас.
- И, раз такое дело, полагаю, нам уже следует отправиться к тюрьме, - сказать «в тюрьму» язык Гессе не поворачивался.  Она одним глотком допила чай, оказавшийся на редкость вкусным, и встала, чтобы одеться. Снова влезать в холодный мокрый плащ не хотелось, но выбора не было, спасибо хотя бы за то, что шарф оказался почти сухим. Хотя, как следует подумав, Элишка не стала полностью укутываться в него, а всего лишь намотала на шею, спрятав под плащ. Мало ли, что может случиться, а шарф-то один. О том, что жизнь тоже одна, Гессе даже не задумывалась, предпочитая в ответственный момент забыть о пессимизме как таковом. К чему он, когда есть вопросы куда важнее? Что ждет их за стенами тюрьмы, как с этим бороться и как оградить невиновных от опасности, таящейся в темноте? Остальное сейчас было не важно.

Девушки тут же встали из-за стола, стоило только юноше заговорить о работе, и он подивился такому желанию уйти. Неужели они так хотят воевать?.. Склонив кудрявую голову, Михаил, вздохнул и спрятал опечаленный взгляд. Воевать, так воевать. Они так не хотят его помощи, потому единственное, что ему остается – просто молча пытаться помочь. Хоть это-то он может сделать? Как мужчина.
  Пока барышни допивали чай и поднимались от стола, юноша решил приготовиться. Несколько смущенно он снял длинный китель, оставшись в великолепно-белой сорочке, так ладно сидевшей на, не по мальчишечьи, широких плечах. Черные ремни удобной перевязи подчеркивали широкие плечи и узкие бедра, Мишенька был бы красив, если б не был военным. Эта перевязь, к которой юноша прикрепил пистолет, как будто писала на его спине – «смертник», потому Мишенька поспешил надеть китель вновь на плечи, чтобы дамы не видели оружие, пусть они к нему и привыкли. Свернутый кнут тоже был вложен в карман, держащийся на таких же ремнях, на правом бедре. Но расшитый красным кантом китель-пиджак полностью скрывал сущность экзорциста, потому через минуту к девушкам обернулся все тот же мягко-улыбчивый юноша.
– Тогда, вероятно, нужно нам все же идти. Позвольте? – пройдя через комнату, юноша снял пальто Элишки с вешалки и, галантно придерживая, легко надел ей его на плечи, потом повернулся и, точно так же помог надеть пальто леди Розе; кем бы они ни были для самих себя, для него они были прежде всего девушками. Только после того, как девушки были одеты, Михаил накинул на себя пальто, изящно повязал белый шарф, надел перчатки и, раскрыв перед дамами дверь, захлопнул ее за собой, как всегда мысленно попросив у этой двери, чтобы она ждала их назад. Это был такой маленький ритуал: просить у места, из которого ушел, вернуться, ведь проще вернуться туда, где тебя ждут. Эту странную привычку Мишенька подсмотрел у странного, слишком активного, но все же Смотрителя Черного Ордена. Он всегда их ждет, потому они возвращаются. Кто знает, может, в этом его сила и есть?
На мгновение задержавшись у двери, бывший князь коснулся ее плечами, будто прося запомнить, и только потом вышел вслед за девушками, которые уже встретились с метелью за окном. Суровый Петербург был немилостив, если не сказать жесток. Швырял снова снег в лицо, таскал за волосы, пытался сдуть с дороги, но никто не сворачивал со своего пути. Мишенька вздохнул и уже хотел ступить с крыльца, когда леди Роза, впервые за все время их знакомства вообще и пребывания в строгой столице Российской Империи рассказала о своих страхах. Михаил тут же повернулся к ней, мягко взглянув не по-зимнему теплыми, синими глазами.
– Вы невыразимо правильно поступили, сказав нам об этом, – проговорил юноша, ласково улыбнувшись. Он бы сказал еще что-нибудь, но очень боялся их обидеть, задеть, рассердить, оскорбить. Эти странные воины-девушки были совсем не теми Катеньками и Лизоньками, с которыми тогда еще юный князь Рочев танцевал мазурку на балах. Эти леди мазурку танцевали каждый день, но страхом смерти, потому что сделать и как сказать за эти года он так и не понял. Потому просто говорил от души. «Я буду защищать вас, ничего не бойтесь. Я сделаю все, что будет в моих силах…», – подумал князь, но вслух, наученный горьким опытом, сказал совсем другое, – хорошо, что мы узнали об этом до того, как дошли. В бою, – «господи милостивый, спаси и сохрани…», – незнание смерти подобно. – Он снова улыбнулся так мягко и ласково, что ни о какой насмешке в его голосе, тоне или словах и речи идти не могло. Юноша склонил кудрявую голову в знак уважения и благодарности, и протянул руки, чтобы помочь дамам сойти с крылечка – повсюду был лед и снег.
   Выйдя на проспект, юноша взмахнул рукой и тут же к ним подъехали сани, все сплошь заваленные шкурами с длинными ворсом и снегом. Михаил помог девушкам сесть в сани и назвал адрес, строгостью сведенных над переносицей бровей ответив на все вопросы и смешки, что мужичонка хотел, было, отвесить.
– На свиданье что ли везешь их, барин?
– Езжайте скорее… – плотнее запахиваясь в пальто, проговорил Мишенька, поглядывая на девушек. К тому времени, как сани подъели черными воротам тюрьмы, чуть ли не до середины занесенным снегом, девушки совсем озябли, щеки и носы их побелели. Юноша шибко спрыгнул с саней и помог дамам сойти на землю.
– Ждать, барин?
– Не стоит, – отсчитал несколько монет юноше вознице, – мы задержимся тут… – проговорил он, а сам подумал, как это нелепо звучит. Высокие, чернотой измазавшие небо стены с темными подтеками, уходившими в снега. Небольшая круглая дверца с зарешеченным окошком. За спиной послышался скрип саней по снегу, и юноша обернулся на сани, а потом на девушек.
– Вот мы и на месте. Говорят, это самое страшное место Петербурга. Много всяких глупых легенд придумывают про него, но… – юноша запрокинул кудрявую голову, пытаясь поймать взглядом высокие охранительные башни. – Но не стоит об этом. Это просто тюрьма. И… если что-то случиться, я буду вас защищать, – Мишенька обернулся на дам и улыбнулся, ласково и доверительно, но в тоже время строго, будто лишая их возможности ему противиться. Предупреждая могущие последовать за этими словами уже ставшие привычными возражения, юноша ударил пальцами, затянутыми в черную перчатку в деревянную дверь. Где-то в зарешетчатом окошке показалось обветренное лицо хмурого стража.
– Чего еще? Кто тут шляется?
– Михаил Рочев к смотрителю тюрьмы. Вот наше разрешение, – показал князь свернутый в свитой белый лист бумаги с подписанным разрешением. Голос его невероятным способом изменился, стал ниже и даже как будто чуть строже. Этот голос был не смущенного кудрявого мальчишки, а уверенного в себе мужчины, за спиной которого остались две дамы и ему надо сделать все, чтобы защитить их. – Прошу впустить, сударь.[NIC]Мишенька Рочев[/NIC][STA]рыцарь[/STA] [AVA]http://cradgm.f-rpg.ru/files/0011/ef/ac/17613.jpg[/AVA] [SGN]Внешний вид: стройный, хорошо сложенный, достаточно высокий юноша, счастливый обладатель мягкой, ласковой улыбки и светло-голубых глаз. Волосы кудрявые темные, вечно падают на бледный лоб. Одет в костюм экзорциста: двубортный пиджак с красной форменной отделкой, жилет с цепочкой карманных часов от кармана, идеально отглаженные брюки. Под пиджаком и жилетом черная шелковая рубаха с воротником-стойкой. Вечно приветлив, спокоен и выдержан. Взгляд ласковый, черты лица мягкие.[/SGN]

В профессии историка было много плюсов, самым главным из которых было знание, недоступное простым смертным. Ну, и некоторым бессмертным – тоже. Однако к девятнадцати годам Лави в полный рост ощутил и её главный минус. А ведь можно было предугадать раньше, глядя на старого панду, который уж усох за столько лет, волосы подрастерял, а так и не обзавёлся женой. И это было предсказуемо: если у человека нет собственного имени, то значит и документов нет. А нет документов – не будет и записи о браке в церковном реестре, или куда там ещё такое пишут?
Подумав об этом, Лави с облегчением вздохнул – до такого ответственного шага он явно не дорос, даже если бы и была счастливица, которой можно сделать такое выгодное предложение. Вдобавок, хорошее дело браком не назовут, так что даже в минусе профессии были свои плюсы. Да и, говоря по чести, если бы не Панда,  Лави бы ещё тогда отправился на тот свет, а там уж точно сексапильных ангелиц не держат.
В окна орденской библиотеки лился мягкий свет. Там снаружи, за прочными стенами Главного Управления, кое-где ещё лежал рыхлый, сероватый снег, но в лесах и на лугах уже, должно быть, распустились подснежники… Ученики историка захлопнул фолиант с житиями святых, взятый полистать ради интереса – всё равно никаких новых имён, ни из семейства Рувелье, ни из подобных, там не было, - и, убрав книгу, решил выбрать что-то ещё. Если, задремав, закрыть лицо такой старинной книгой, как домик двухскатной крышей, неизвестно, какой пыли надышишься и что после этого приснится…
Но, пройдя мимо письменного стола, Лави обратил внимание на стоявший там календарь и чуть не рухнул от того, какую дату на нём узрел.
14 февраля, День всех влюблённых! Почти что профессиональный праздник! И Лави его чуть не провафлил!
И стало понятно, к чему были все странные мысли про несложившуюся личную жизнь – весна же на подходе, вдыхаешь её воздух – и сердце просит романтики… Но внезапно подал голос разум, и Лави предпочёл его послушать, пока не появилась на горизонте девушка в его вкусе, и вопль «Стра-а-а-а-айк!» не заглушил все умные мысли. Разум напомнил, что историк не должен ни с кем сближаться.
«Ага, ага, стану предвзятым и уязвимым!» - буркнул в ответ разуму Лави. – «Так и не буду: поздравлю сегодня всех девушек, сделаю людям приятное, а сам подпишусь как-нибудь загадочно и таинственно. Например, Тайный Обожатель или Загадочный Поклонник». В этом была своя логика: чем больше девушек, между которыми распределяются внимание, любовь и забота, тем меньше шансов впасть в зависимость от какой-то одной красотки. Вдобавок, девушки в Чёрном Ордене такие ранимые, но оно и понятно – не женское это дело, акума убивать.
И Лави, забыв про сон под прикрытием обложки с умным названием, сломя голову бросился в столовую, чтобы добыть там подарок…
- И сердечко нарисуй! И розочки из крема сделай!
Повар Джерри с интересом посмотрел из-под тёмных очков на стоявшего над душой и нетерпеливо  лезущего под руку ученика историка и по-дружески предупредил:
- Смотритель сегодня особенно бдителен… Уже были случаи.
Но целью Лави сейчас была не Линали – ей было опасно дарить сладости: она девушка добрая, отзывчивая, увидит голодные глаза Аллена и поделится, а кормить его валентиночными пирожными Лави не нанимался.
Секретную операцию «День всех влюблённых» ученик книжника решил начать с Одетт Бенуа. Её давно не было видно в кругу друзей и боевых товарищей, а ведь, по оперативным данным, в День всех влюблённых она появилась на свет.
Затворничество по случаю двойного праздника настолько не укладывалось в картину мира Лави, что даже риск столкнуться с её братом, пусть не таким суровым, как смотритель Комуи, но не менее странным, его не напугал. Прокравшись к двери комнаты Одетт, Лави оставил коробочку с пирожными с просунутой под ленточкой запиской, в которой было написано всего три слова: «От Тайного Обожателя» и нарисован весёлый ушастый кролик, Лави постучал и бегом рванул за угол, чтобы удостовериться, что подарок был получен адресатом, а не отправлен комурином в мусорку и не подобран вечно голодным Алленом.

Отредактировано Лави (07.02.2014 10:19:08)

[AVA]http://savepic.net/4696211.jpg[/AVA]
План сработал в точности, как и было задумано. Как только ученик историка, запыхавшись, юркнул за угол, дверь комнаты отворилась, и на пороге появилось прелестное создание. Столь дивное, что глядя на это милое личико, красивую фигурку и длинные золотистые волосы, Лави почувствовал, как перехватило дыхание от невысказанного вопля «Страааааайк!», и зажал рот ладонями.
Лави тихо распирало от гордости за то, какой он умный, прямо гениальный, и какой он джентльмен. Даже не джентльмен, а самый настоящий рыцарь. Какой внимательный, какой клёвый, просто идеальный мужчина!
Прямо удивительно, как это так у такого до сих пор нет девушки?..
— Эй, здесь кто-нибудь есть? – робко спросила первая жертва валентинова дня.
Лави затаил дыхание. Ну конечно, как же он не подумал о самом главном?! Женщины обожают загадки – это же романтично! Подписавшись «тайным обожателем», он сам обрёк юную, невинную душу на блуждания в догадках. Небось, думает, какой же он: высокий, чернявый, в пафосной шляпе и обязательно с гитарой. Или шпагой.
Но ведь это же не повод разочаровывать Одетт своим появлением на сцене? Вдобавок, что делать, если её так тронет подарок, что она проникнется чувствами?..
Это было заманчиво. Очень заманчиво. Воображение вмиг нарисовало прекрасные картины: прогулки под луной по ночному Лондону, а ещё лучше, Парижу; старого Панду,  разбрасывающего цветочки, когда молодая пара шагает к алтарю в Нотр-Даме. Но внезапно человек, стоявший в этих заманчивых картинах у алтаря, оборачивается, и  ученик историка видит зловещий оскал на его лице и вырастающие на голове рога…
О ужас! И это не муж-рогоносец! Это сатанеющий брат Одетт! Почему жизнь так несправедлива, почему в Ордене так много свирепых братьев?!
Внезапно от переполнивших его эмоций Лави громко чихнул.
«О нет! Не может быть! Нельзя же проколоться настолько банально!» - пронеслось в голове при полном неверии в происходящее.
Значит, надо было обставить всё так, чтобы не случилось ничего ужасного: чтобы не нарваться на свирепого брата, чтобы не разбить сердце девушки ложными надеждами.
«Хотя почему ложными?» - спросил внутренний голос и тут же сам себе ответил. – «Хотя бы потому, что у нее есть брат, а ты – ученик историка, и не должен привязываться к людям, хватит с тебя и твоих друзей».
И, стоически приняв аргументы собственного внутреннего голоса, Лави шагнул вперёд, стараясь сделать вид как можно более невозмутимым. Проходя мимо Одетт, он сделал пару шагов вперёд, потом застыл на месте, и вернулся.
- Ой, а что это у тебя? – удивлённо поинтересовался он. – Кто-то поздравил и не признался? Ай-ай-ай, кто же это сделал?
Задумчиво почесав голову, Лави посмотрел на стоявшую перед ним девушку ещё раз. Страйк, определённо страйк. Но помимо сурового брата, с Линали её роднило кое-что ещё – тоска по мирной, тихой жизни, которая была утрачена со вступлением в ряды экзорцистов. Но, в отличие от Линали, она ещё не научилась её прятать… И потому ученик историка не удержался.
- Хочешь, помогу найти проказника? – спросил он, подмигнув Одетт.

Отредактировано Лави (21.02.2014 02:03:54)

В горле пересохло. Что-то мешало вдохнуть. Двумя закованными в броню поддельного безразличия голубыми льдинками вместо глаз Роланд озирал картины тлена, запустения, последних конвульсий загнанной в угол не имеющей аналогов бедой жизни. Город издыхал, и совсем скоро место на этих улицах останется лишь для трупов.
Живых трупов.
Роланд едва сдерживался, чтобы не заорать в голос. Как вообще мертвецы могут двигаться?! Что за хворь такая, что поражённых ею жертв отвергают их могилы?! Что за сила управляет этими бывшими людьми?! И как она такое проделывает?!
Можно попытаться рассуждать здраво. Тела скошенных заразой могут быть подвластны тому, что эту самую заразу вывело. Она же откуда-то взялась? Работа чем-то схожа с даром Гниения Ноя. Ложное Гниение? Но, если Роланд не ошибался, тот мог отравить - а вот вернуть мёртвому организму умение двигаться... А что, если этот отличается от оригинала по возможностям? Допускать, что Ложный может оказаться банально сильнее истинного носителя Памяти, казалось кощунством. Или... Ему кто-то помогает?
Ох и не хотелось допускать, что здесь могло приложить лапу и Ложное Желание...
Разомкнуть губы удалось далеко не сразу. Они словно бы полностью утратили всякую чувствительность. В иное время, в других местах такое сравнили бы с ощущением после ввода дозы наркоза. А глотка, словно по ней провели несколько раз наждаком, немилосердно саднила.
- Как по-твоему, брат, что они ищут? Почему не могут упокоиться? - неестественным и неродным, каким-то надтреснутым и выхолощенным голосом обратился Пятнадцатый к Риндзи. И у него пока не имелось острой потребности узнать ответ, всего лишь невыносимо захотелось услышать нормальную человеческую речь. Его подмывало вцепиться Двойственности в рукав, стискивая пальцы до побеления, до боли, чтобы очнуться от панорамы Ада на земле.
Месть сейчас был почти готов поверить в Бога. В то, что Он наконец вышел из себя и обрушил бич возмущения Своего на беззаконные орды здесь, внизу.
Это прах. Это осквернение самого акта бытия. Но что, если до Господа в кои-то веки дошло, что люди не достойны Его даров?
Пятнадцатый понял, что люто, безумно, бешено боится Всевышнего. Именно тут, именно теперь. Он боится, что его обратят в такую же массу мяса и костей - бездумную, разлагающуюся, отравленную насквозь и годную лишь на то, чтобы рвать на куски других...
Э, нет. Дело не в этом. НЕ ТОЛЬКО в этом.
Роланд устрашился того, что он, живой, УЖЕ может ничем от них не отличаться, только у него зараза разъела не тело, а душу.
С тихим вздохом боли юноша рваным, слепым движением сгрёб в ладонь ткань одежды на груди, сжал кулак, прижимая его к себе так, как это делают люди, у которых начались нелады, спазмы или судороги, внутри, в области сердца. Стискивая зубы, пытаясь восстановить дыхание, Роланд чётко осознал, что его вот-вот может стошнить.
Самый страшный ночной кошмар Возмездия Ноя. Вид всех его жертв, заявившихся, дабы прихватить его с собой в никуда...
...это тьма, тодэшная тьма между тем и этим, миром и изнанкой, кишащая личинками величиной с дом...
...и, хотя местные явно не были его "клиентами", сходство выдалось разительным. Как изображения близнецов.
Темнота слушается его до поры до времени, зная, что он никуда от неё не денется. Он использует её, но это она - его королева, отнюдь не наоборот.
Одно из этих несчастных, отверженных даже кладбищем, созданий набрасывается на Роланда сбоку. Но вот вихрится его собственная тень, обретая материальность, осязаемость, и во вторую ладонь привычно и надёжно ложится прохладная чёрная рукоять. Плоть погибшего не способна состязаться на скорость с Отмеряющей. А для той нет разницы, по кому или чему бить. Она ничего не решает и ничем не терзается, её забота - безотказно, чётко и точно исполнять. Взмах с крутого разворота отхватывает бессмысленно и голодно таращущуюся голову поднятого неведомой злой волей трупа. Остальное грузной кучей оседает на мостовую.
Неужто с момента их прибытия прошла всего пара минут? Свет, переполняющий арку Ковчега, льющийся с той стороны, кажется далёким и почти нереальным.
Роланд хватает воздух ртом в тщетной попытке отдышаться. Ему чудится, что после визита в это сто раз проклятое место ему никогда не удастся отмыться.

Отредактировано Roland Green (11.03.2014 01:21:23)

1. Ноям

Воздух в соборе был тяжёлым: от дыхания набившихся в него людей, от их запаха, от просачивающейся сквозь цели удушливой вони горящего мяса и едкого дыма. С того момента, как все выжившие забаррикадировались здесь, они не замолкали ни на минуту. Каждый миг, каждую секунду они говорили, жаловались, стонали, плакали и ругались. Как будто разговорами пытались компенсировать всё, чего сейчас не доставало. Как будто это вообще было возможно, потому что сейчас не оставалось даже надежды: они загнали себя в ловушку, и смерть была лишь вопросом времени.
Выживших было, наверное, несколько сотен, и они жались друг к другу, стараясь разместиться подальше от стен и от входа. Не потому, что оттуда сильнее всего тянуло холодом – холод был в самом воздухе, – а потому что в том положении, в котором они все оказались теперь самыми жуткими стали звуки, доносящиеся извне. Бесконечный град ударов в главные ворота и безустанное царапанье в совсем новую кирпичную стену собора не давало забыть, как близко к краю гибели они все находятся, а тупое ожидание неизбежного сводило с ума.
Стадо овец на убой. Даже самые безмозглые из них понимали, что выхода нет.
Внизу, под маленьким балкончиком на котором ещё только предстояло установить орган, началась какая-то возня, послышались сдавленные проклятия.
— Нужно укрепить двери, они долго не выдержат.
— Чем? У нас только стулья и лавки, и так уже заколотили, что можно было.
— Попробуем спросить святого отца.
— Да толку…
Двое мужчин вынырнули из полумрака и быстрым шагом направились вглубь, к алтарю – единственному месту, где было относительно свободно и чисто. Священник следил за тем, чтобы святое место не оскверняли больше необходимого. Возня не прекратилась: оставшиеся тщетно пытались зафиксировать баррикаду, вздрагивающую вместе со створками. Как только падут ворота, она не продержится и минуты.
— Как-то бессмысленно всё это, — вздохнул рядом хриплый голос, на тонкие перильца опёрся неопрятный человек. Грязный, осунувшийся, весь какой-то серый.
— Хм?
— Это всё, — он обвёл рукой забитый людьми собор. — Мы спрятались здесь, но мы устали и голодны, у нас нет даже воды, а эти, — он неопределённо кивнул в сторону высокого стрельчатого окна за своей спиной, — не нуждаются ни в еде, ни в отдыхе. День-два, и они в любом случае ворвутся сюда.
Повисло молчание. Человек раздражённо хмурился, похоже, подобные мысли тревожили его ещё со вчерашнего вечера. Интересно было наблюдать за ним искоса, как крепнет его вера в свои слова, отчаянная решимость… что он задумал?
— И то же нам делать?
Давай, скажи это. Просто скажи, ты уже знаешь, что прав.
— Нам всё равно… — он горько ухмыльнулся, поглядев на своего собеседника, — осталась одна дорога. Не хочется становиться как… эти. Никто не заслуживает быть разорванным и сожранным заживо.
А, понятно, к чему ты клонишь. В самом деле, это даже интереснее, чем сидеть тут ещё два дня, дожидаясь, пока они все сдохнут сами.
— Любая смерть лучше, чем это.
— Именно! — горячо зашептал мужчина, понизив голос и придвигаясь ближе. Глаза его лихорадочно блестели. — Если ты тоже так думаешь, ты… поможешь нам?
— Сколько вас?
— Двадцать. Может, тридцать, — он раздражённо оттолкнулся руками от перил, стал мерить маленький балкончик шагами. Увидел скептическое выражение на лице того, кого подбивал на бойню во благо, криво улыбнулся. — Этого хватит. Тут почти одни только женщины и дети. Они не создадут проблем. В конце концов, даже если мы погибнем раньше, нам удастся избавить от страшной участи хотя бы некоторых.
— Когда?..
— После утренней молитвы. Ты с нами?
Ему хватило простого кивка.
В те редкие моменты, когда люди не бесили, он были забавными. Вернее, их мотивы были забавными, сами люди всегда были отвратительны.
Под балкончиком всё ещё бурлила какая-то деятельность, но это было не интересно, куда любопытнее был вид за окном. Он был, надо отметить, просто чудесен даже при том, что пожары почти стихли к утру и в предрассветных сумерках в небо поднимались только чёрные жирные столбы дыма то здесь, то там… Тёмные тени шатались неприкаянными по опустевшим улицам, от дома к дому, от трупа к трупу, нарезали бессмысленные круги, каким-то образом не натыкаясь на таких же хаотично движущихся созданий. Пожалуй, это можно было бы назвать новой версией человечества. Упрощённой до невозможности, не прячущей своего истинного лица, искренней в своём голоде и жажде убивать. По сути, в этом была их суть. Что бы ни происходило, они всегда стремились к одному.
В каких-то ста метрах от входа в собор набережную нежно ласкало холодное Северное море. Ледяная вода была гладкой, как стекло, зажатая между двух берегов узкого пролива, обманчиво спокойная. Если прижаться к стеклу и попытаться заглянуть за край оконной рамы, можно увидеть, что горизонта нет, и море сливается с небом в одну безжалостную бесконечность, безвыходную, безысходную. Всего мира нет. И скоро и человечества тоже больше не будет.
Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Однако теперь, когда возможности и их границы известны, пора превратить мир в ад, раздуть пламя пандемии, пока ещё никто толком не знает о чуме. Всего несколько очагов, а остальное люди сделают сами. Даже обнаружив на себе признаки болезни, большая часть из них всегда стремилась это скрыть, подвергая опасности всех.
В порт заходило китобойное судно. Люди возвращались в город, которого, по сути, уже не было.
“Добро пожаловать домой.”
А это что?
Начавшийся снег мешал толком разглядеть то, что происходило совсем близко, на улице, огибающей собор красивой дугой. По ней уверенно шагали двое. Похоже, страха они не испытывали, потому что не прятались и не пытались даже слиться с местностью. В руках одного что-то поблёскивало… коса?
Точно коса. Характерный взмах – лезвие прошло сквозь ожившее тело, словно горячий нож сквозь масло, рассекая его пополам. Не то чтобы это могло убить тех, кто давно был мёртв, но неудобства определённо доставляло.
Интересно, кто это? Неужели… они? Как говорила та старая стерва? Семья Ноя? Пожалуй, это был первый и последний раз, когда кто-то заявлял, будто у Ноя может быть какая-то семья.
“Да, Семья, и господин Тысячелетний Граф стоит во главе её. Такие выродки, как ты, неполноценные, не чувствующие Семьи будут уничтожены. Они придут и убьют всех вас! Ложные… ошибка природы…”
Как же хорошо, что она, в конце концов, сожрала собственные потроха. Хотя теперь выходило, будто то существо, Акума, возможно, знало, о чём говорит. Собственная Память отказывалась что-то выдавать, и стоило вытянуть из той игрушки что-нибудь ещё на эту тему, но было поздно.
Да к Дьяволу. Сейчас всё и так будет понятно.
Шатающиеся по округе без смысла и цели мертвецы остановились, будто кто-то натянул ниточки, к которым они были привязаны. Всего секунда, и они резко развернулись в сторону незваных гостей, будто все разом, одновременно, увидели их. Издав страшный многоголосый вой и рык, мёртвые сорвались с мест, с удивительной для них стремительностью сокращая расстояние до незнакомцев. Их было много, и ещё больше стекалось сейчас с ближайших районов.
Если это действительно они – покажут, на что способны. А если нет – не жалко.
Грохот ударов в двери собора стал громче и ожесточённее. Подстёгнутые безмолвным приказом мертвые с удвоенным остервенением штурмовали не такую уж крепкую преграду.

Не заметить крохотную странность в поведении мертвецов, секундное промедление перед стремительной облавой, казалось невозможным. Особенно если ты обладаешь сотнями глаз, с жадным любопытством изучающих город, заглядывая едва ли не в каждый уголок. Риндзи посетило стойкое ощущение, что ходячих трупов на него и брата кто-то натравил. Либо они ощущают присутствие живых и, расталкивая друг дружку, кидаются на них, дабы полакомиться свежей плотью первыми. Но не поздновато ли, не чересчур ли дружно спохватились?
Риндзи решил не перетягивать одеяло и, пока мертвецов останавливал созданный братом барьер теней, не перехватывал инициативу. В бою Роланд пока прекрасно справлялся сам. И Двойственность был благодарен ему за то, что тот предоставил ему возможность спокойно, пусть и недолго, обдумать дальнейшие действия, не отвлекаясь понапрасну. Брат прав, гадать здесь бессмысленно. Каждая догадка требует проверки, и чем более скорой, тем лучше.
- Уцелевшие... - Риндзи вновь обратился сознанием к опутавшей город зоркой паутине лучей.
Лишь трупы да крысы - огромные, отъевшиеся на людской беде, глодали кости по закоулкам. Ставни захлопнуты, двери заперты, вокруг - ни души. Ан, нет, Риндзи поспешил с выводами. Тонкий, едва заметный луч, скользнул по цветному витражу собора и, преломившись, слабым сиянием озарил алтарь. Можно было и сразу догадаться, что если выжившие здесь и остались, они должны быть в церкви. Ведь люди всегда бегут искать спасения у Бога.
- В центральном соборе забаррикадировалась кучка, - Семнадцатый преуменьшил количество уцелевших горожан, несмотря на то, что вообще не ожидал отыскать здесь таковых. - Копошатся, что крысы на городских курганах. Думаю, что...
Под неразмеренные, хаотичные удары в стены купола Риндзи задумался. Роланд ожидал от него плана дальнейших действий, как от старшего, но, в то же время, боялся оставлять одного, что было понятно с его слов. Эту двойственность чувств и намерений брата Семнадцатый нашел достаточно забавной, даже милой. Но, если в первом случае он собирался оправдать надежды Мести, сообразив насчет дальнейших действий, то миф о собственной беззащитности собирался разрушить.
- Думаю, тебе стоит отправиться туда. Вопреки моим ожиданиям, их не мало, у тебя будет шанс что-нибудь разведать,- Риндзи усмехнулся, - И не беспокойся на их счет, - короткий кивок на живую кишащую массу за пределами купола, - я найду с ними общий язык. Но, если ты волнуешься, могу сделать это при тебе.
С этими словами Двойственность, заговорщицки подмигнув младшему брату, мысленно приказал сети лучей сократиться до меньшего радиуса. Истончены до предела они стались лишь внутри купола, дабы не потревожить подвластные Роланду тени. Концы же лучей снаружи приобрели ясные, четкие очертания, блеснув на фоне общей серости и затхлости города своей ослепительной белизной. Разрубленные Двойственностью и Местью по прибытии ходячие мертвецы благополучно поднялись заново. Логично. Они ведь уже умерли. А загнать мертвецов в свои могилы не каждому достанет силы. Но у Риндзи были мысли на этот счет. Белоснежные лучи оторвались от земли, переплетаясь, крепко зажимая в зазорах толпу неупокоенных. Хватка была крепкой - тут уж Двойственность ни за что бы не оплошал.
Легкий, невесомый взмах полусогнутой рукой - и сеть взметнулась ввысь, поднимая озверелые трупы на уровень примерно второго этажа. Одновременно с этим живой свет начал истончаться там, где отделял друг от друга пойманных в ловушку неупокоенных и, напротив, уплотняться и крепче сжиматься с краев, слеплевая и утрамбовывая склизкие разлагающиеся тела в единую копошащуюся массу.
- Будет немного мерзко, - слегка поморщившись от собственной задумки, предупредил Риндзи.
В считанные мгновения лучи расслоились на тонкую проволочную сеть и резко сжались, измельчая мертвецов в скользкий смрадный фарш, с мерзким хлюпаньем попадавший на мостовую. Несколько внушительных порций этой массы сорвалось на теневой купол. Двойственность задержал дыхание и зажал обеими ладонями нос, признавая, что немного перестарался. Стоило раскидать их подальше, прежде, чем давить. Но даже к такому смраду рецепторы рано или поздно привыкнут, и Риндзи потихоньку разжимал пальцы, делая короткие вдохи через нос. Дышать ртом он не рисковал по понятным причинам.

Что же… такой поворот был вполне предсказуем. Если Орден собрался лукавить, едва ли было что-то, способное помешать Ноям поступить так же. В конце концов, война — не шахматная партия: здесь хороши любые средства, а правилам просто нет места. Но Джейка все ещё терзал вопрос, насколько же ценна информация, заключенная в подлинных часах, если обмен её на человеческую жизнь Ватикан счел немыслимым? Скольких людей может спасти, раз один человек в сравнении с ней — незначительная жертва?
Впрочем, Адамс не привык мыслить глобальными категориями. Сильнее тысяч судеб, которые в призрачном и слабо вообразимом будущем будут спасены, благодаря часам, его волновала одна-единственная. Та, которую есть шанс спасти здесь и сейчас, а не в далекой туманной перспективе. Джейк хотел помочь Одетт, златоволосой девочке, которую он самолично доставил в Черный Орден. Чувство вины почти не угрызало экзорциста с тех пор, однако она не заслужила ни за что быть пущенной в расход.
Окружающее пространство совсем перестало напоминать реальность, однако по-прежнему являлось её частью. Декорации вызывали некоторое отвращение. Изодранная комната казалась одновременно замкнутой и бесконечной, раскиданные кругом игрушки находились в ужасном состоянии, при том, что не выглядели старыми, словно их испортили нарочно. Причудливые тени от множества свечей нагнетали неприятную атмосферу. Разумеется, Джейк не ударился в панику от одного вида подобного интерьера, но готов был поклясться, что человек с менее крепкой психикой мог с легкостью слететь с катушек, проведя в этой комнате жалких пару часов. А особ с тонкой душевной организацией в Орден не брали. Аллен Уокер и Рой, оказавшиеся здесь вместе с Адамсом, служили тому примером — надежные ребята и отличные бойцы. Но… что это с первым?
Времени на догадки не оставил Ной. Джейк обвел взглядом нынешнего своего врага: выглядела та, как обычный подросток. Но внешность так часто бывает обманчива, что уже на уровне инстинктов перестаешь обольщаться всяческими смазливыми мордашками. На её вопрос — вероятно, риторический — экзорцист лишь неопределенно повел плечом. Он-то знал, что если и умрет, то не за подделку. За человека, такого же бойца Черного Ордена, как он сам. Судьба часов не заботила Джейка от слова «совсем» — пускай Нои ими хоть подавятся. Да распинаться перед врагов дело пустое.
— Надо, кто же спорит, — скользнув обеспокоенным взглядом по безвольно обмякшему в руках врага Уокеру, словно нехотя согласился экзорцист. И, вновь посмотрев на Ноя, продолжил в своей обычной спокойно-вялой манере: — Прошу извинить меня, леди, но природная скромность не позволит мне назвать Вам свое имя. Но, ежели Вас мучит любопытство, можете попытаться прочесть его на одной из этих пуговиц.
Джейк с равнодушным видом потеребил пуговицу на воротнике кителя, после чего поднял согнутую в локте руку, и сокол, которого на миг окутало зеленоватое свечение, перебрался на хозяйское предплечье. Если уж помирать, то не сдаваясь.