[AVA]http://s5.uploads.ru/t/gu27p.png[/AVA]
Жизнь монаха трудна и незавидна. Не смотря на устоявшееся мнение о том, что жители монастыря целыми днями только сутры поют, да кулаками махают, вряд ли простой человек смог бы прожить среди них хоть неделю и, впоследствии, ужиться. Дело было не только в изнурительных тренировках под началом лучших мастеров кунг-фу, работе на полях, заучивании, словно бы никогда не кончавшихся, буддистских текстов, огорчающем до глубины души количестве еды и строгой дисциплине, запрещающей употреблять и мясо, и вино.
Всё заключалось в духе Шаолиня, который буквально витал в воздухе монастыря, наполняя послушников энергией и подталкивая их к новым свершениям. Монах не знал, как объяснить эти странные чувства с помощью слов, но если бы его попросили передать свои ощущения, он бы рассказал дивную, почти невообразимую историю о внутреннем огне, просвещении, гармонии, единстве и недостаточно питательном рационе.
Вот и сейчас, мирно посапывая в своей келье младенческим сном, испытывать который могли лишь наиболее, как ему хотелось верить, просветлённые люди, молодой монах грезил именно о еде - душистом мясе, прожаренном на небольшом костре в центре леса, аромат которого соблазнял и буквально сводил с ума. О, да простит Будда низменные желания и плотский грех! Ему всегда хотелось верить, что мясо и вино не принесут вреда, если Будда у тебя в сердце. Что Будда не против этого, если он будет стараться творить добро. Однако суровые наставники выбивали из ученика дурь сухими бамбуковыми палками, а против них слова о милости Будды меркли подобно затушенной свечи.
Возможно именно по этой причине монаху, в основном, снилось только мясо - сочное и вкусное, всем сердцем желанное, находящееся будто бы прямо здесь, перед ним. Нужно только протянуть руку и ухватиться за него зубами, впиваясь полной силой челюсти. А рядом, огромным пиром, достойным императора, пролетали вкуснейшие блюда всех времён и народов, манящие, привлекавшие, запутывающие его всё больше и больше, отводя внимание от самого драгоценного.
Но монаха так просто не обмануть. Даже в мире снов он сохранял трезвый рассудок, ясность ума и храбрость воина Шаолиня, не веря своим глазам и не позволяя себя одурачить. Казалось, будто пролетающие над ним блюда, ожив, засмеялись над ним демоническими улыбками, стали кружить вокруг и даже попробовали вырвать заветный кусок из рук!!! Но никто не посмеет забрать мясо прямо у него из под носа и, взирая на блюда с презрением истинного ценителя китайской кухни, всё же подхватив одну ложку с черепашьим супом, он схватился за своё сокровище и не отпускал его от слова совсем, прижимая всё ближе и впиваясь, на всякий случай, зубами. О, милостивый Будда! Оно было жёстким, прожаренным до основания и твёрдым, прямо так, как он и любил, когда каждый маленький кусочек можно жевать бесконечно долго, наслаждаясь им до достижения состояния нирваны...
...но что-то было не так. Где-то в уголках сознания уже зародилась тревожная мысль, никак не доходя до сонного разума. Пытаясь дождаться её он, между тем, продолжал жевать, словно бы заранее зная о таинственном исчезновении мяса прямо из под рук. Так оно и было. Чуткий и нежный сон монаха посмели грубо потревожить прямо посередине ночи и, сонный, большей частью сознания всё ещё в прекрасном мире грёз, он посмотрел на объект своего раздражения, всё ещё прижимая находящийся наполовину во рту заветный кусок.
Послушника будил, в основном, один из старших монахов, трепетно следивший за дисциплиной и не желавший братьям попасть под немилость наставников с самого утра. Уставившись на расположившееся перед ним лицо, он ожидал увидеть именно его, однако что-то в чертах лица совершенно не сходилось. И если по поводу относительной близости претензий не было, то мертвецки бледное выражение, сочетающееся с не менее жизненным взглядом, вызывало странную гамму чувств, граничащую со страхом. Но пока страх зарождался где-то там, в сердце, пробиваясь к мозгу через сонные пучки нервов, монах просто смотрел на существо перед собой, почти так же безжизненно, лишь несколько раз моргнув.
И тут... он заметил животные ушки. Казалось бы, ничего особенного, но что-то внутри сонного послушника тут же проснулось, отвечая на только ему известный зов. Он чувствовал его и видел перед собой. Мясо. Там, где были ушки животного, всегда было и мясо - эта простая истина не изменилась за последние несколько тысяч лет, продолжая существовать до сих пор. И сейчас, оно находилась ближе, чем когда-либо.
- Мясо... - одержимый взгляд монаха стал резко сосредоточенным и направленным в сторону ушек на голове странного, уже давно его не волновавшего, человека. Казалось, будто всё остальное просто перестало для него существовать. Во рту до сих пор оставался воображаемый привкус свежего, жёсткого мяса, что только подталкивало дрожащие руки поскорее ухватиться за скрывавшегося прямо за незнакомцем зверя, - Мясо...
...Что может ощущать человек, схвативший ушки животного и тут же осознавший, что те принадлежат конкретному, находящемуся прямо перед ним, лицу, которое, до кучи, при более детальном, сочетаемом с ощупыванием торчащих из под волос ушек, осмотре оказывается женским? А если попавший в данную ситуацию человек является, к тому же, воздерживающимся от плотских желаний монахом, прожившим в стенах монастыря всю свою сознательную жизнь?
"Да, определённо, это всё сон."
Иначе и быть не могло. Это всё - плод его больного, голодного воображения. Проклиная Ченг лаоши, ставшего причиной ночного бреда из-за отсутствия обеда и ужина, прижимая, находящийся по прежнему наполовину во рту, так и не исчезнувший, воображаемый кусок мяса покрепче к груди, почему-то давно превратившийся на вкус в ржавые колокола монастыря, он отвернулся в другую сторону, поправляя на себе кусок простыни, служивший всё это время одеялом. Да, это просто сон. Достаточно закрыть глаза и всё вернётся на своё место.
Продолжая пожёвывать зеркало и находя в этом странного рода облегчение, монах искренне верил в собственное здравомыслие и невозможность происходящего.
Отредактировано Wei Jin (10.07.2013 00:58:55)
