– Франции больше не существует. Сосредоточение акум под Руаном огромно. Его нужно будет зачистить одним ударом, вы понимаете. Европа в боях. Азиатское подразделение… Смотритель Комуи, что с Азиатским подразделением? – холодный до тошноты голос проник до самого нутра, свернув живот в кулак. Комуи, проведя щекой о борт строго, черного пиджака, повернул голову к говорящему и прищурил глаза, сдерживая самого себя. Они ведь прекрасно знают, что там, в Азиатском подразделении.
– Азиатское подразделение уничтожено, – попытался быть спокойным Комуи и сцепил руки в замок на столе, сведя большие пальцы. – Смотритель подразделения мертв, – так же нарочито спокойно проговорил Ли. Из его черного траурного костюма еще не выветрился дух китайских благовоний, которыми окуривали комнату с белым гробом: Комуи Ли только что вернулся с похорон Бака Чана. «Бак…» – единственное, что оставалось, прикрыть лицо ладонью. Когда-то казалось, что все они – не убиваемы, когда-то казалось, что почти не может быть силы, которая убивала бы экзорцистов, как малых детей. Но с момента начала этой невероятной войны Орден потерял уже стольких, что Комуи больше не знал, во что верить, кому верить и, главное, в кого.
– Там не оказалось ни одного экзорциста?
– Экзорцисты на фронтах. Экзорцисты во Франции…
– Какие у вас потери, господин Комуи? – перебили Смотрителя Центрального Управления, и Комуи снова повернул голову. Потери? Какие у них потери? Сатанинские. Еще никогда на памяти Смотрителя холл его родного Управления, его дома не был заставлен таким количеством гробов, и впервые на памяти Смотрителя на этих гробах никто не рыдал. Не потому, что не хотели проводить в последний путь или не переживали, а просто потому, что тоже погибли. Комуи ходил меж гробов, совершенно потерянный, водил пальцами по светлому дереву… Потери?
– Потери? Четыреста сорок восемь искателей, трое членов Научного Отдела и… пятнадцать экзорцистов, – как можно спокойнее проговорил Смотритель, но справиться с подкатившим к горлу комом не смог. В висках застучало, как набатом по погибшим.
– Пятнадцать? Вы потеряли… пятнадцать единиц Чистой Силы?! – Лувелье даже вскочил со своего места услышав такую цифру. Ему всегда было плевать на жизни, всегда, но Ли каждый раз поражался заново: насколько он может быть отстраненным от простых человеческих чувств. «Единиц чистой силы»? В голову Смотрителя тут же ударило кровью, обычно спокойный и выдержанный, он не смог справиться с собой, резко вскочив, оттолкнувшись от гладкой поверхности стола кулаками.
– «Единиц чистой силы»? «Единиц»? Да о чем вы говорите! У нас люди погибают! Люди! Живые! У них есть родственники, которые о них думают!
– Смотритель Комуи… держите себя в руках.
– Одетт Бенуа, шестнадцать лет, у нее остался брат и родители. Джейк Адамс, двадцать два всего, – четверо сестер и братьев и родители, Герберт Берк, двадцать пять лет, двое детей и жена, Роза Доссон, двадцать два всего, остались родители, Антон Елесин, двадцать восемь, трое малолетних детей-сирот… – Комуи задыхался от этих цифр, но все говорил-говорил-говорил,  в кои то веки не справляясь с напряжением, стуча на каждом имени кулаком по столу, как молотком по крышке гроба, и не мог остановиться. Длинные-длинные списки погибших, они всегда у него перед глазами, каждое имя, каждое лицо, даже если он закрывается руками, они все равно тут. Сколько их уже… горло саднило от подавляемого крика, а плечи ныли от желания разбить этот чертов стол, но невозможности как следует размахнуться.
– Комуи! Подайте кто-нибудь воды, он не в себе…
Кто-то проявил непривычную заботу, но Комуи говорил, не переставая, называл имена людей, уже давно ставших пеплом.
– Канда Ю погиб, в одиночку сдерживая натиск акум на территории Азиатского подразделения, – Смотрителя начало крупно трясти, он остановил кулак, опустив его на стол, остекленевшим взглядом посмотрел куда-то в сторону, – Линали Ли погибла в боях во Франции, под Руаном, а у нее остался брат! Брат! И вы не смеете называть их «единицами»!
– Комуи… прекратите! Ради всего святого, ну дайте же воды!

Комуи вздохнул, и поправил очки на переносице, чтобы лучше рассмотреть линии на огромной карте, висящей на стене за рабочим столом. Но линии сливались, а мысли путались, не желая сейчас подчиняться работе. Смотритель вот уже почти целый день не находил себе места: все-таки на этом собрании он не смог сдержать себя в руках, из-за чего сейчас было невыразимо мерзко на душе. Он как мальчишка, забыв о том, что он все таки Смотритель Генерального Управления, сорвался. Кажется, кричал, кажется, бил кулаками в стол, хотя бы раз дав понять им всем, что живой. Что тоже чувствует. Пока что… пока что чувствует, хотя как хотелось бы отрезать от себя все ощущения.
  Черный Орден опустел за эти последние месяцы. Казалось, если закричать тут, в кабинете, где-нибудь в столовой услышат, но головы не поднимут. Здесь уже привыкли к крикам. Единственным, кто по-прежнему никогда не кричал, был Смотритель. Он так же ходил в тапочках и пил литрами кофе, но его светлая водолазка посерела  на манжетах, а он этого не замечал. Все пытаясь разработать такую стратегию, которая, наконец, принесет победу и остановит дьявольские смерти, Смотритель довел себя до состояния полудумающего зомби. Абсолютно бледный, высохший за эти недели, с огромными синяками под глазами он приведением ходил по Ордену, и прибывающих туда на сутки с поля боя экзорцистов передергивало от усталого, улыбчивого «С возвращением». Он действительно был рад им, но в уголках глаз плескалась такая безнадега, что все, как один, пытались быстрее уйти снова в бой, чтобы не видеть этого отчаяния. А Комуи умирал в кабинете. Нет-нет, да выйдет, дойдет до Научного Отдела, глянет через щель: Ривер и команда не спят, работают, шипят сквозь зубы тоже уставшие, но живут. Он слушает их и тоже живет. Тоже улыбается. Значит, не все еще погибли, значит, надежда все-таки есть. И это предавало сил, и он снова возвращался в кабинет, чтобы упрямо стоять перед картой с флажками, обозначающими очаги концентрации акума. С сегодняшнего дня подчеркнутым стоял Руан. Небольшой город во Франции, принесший большую трагедию. Сколькими еще должен пожертвовать Комуи, чтобы зачистить этот город? Запустив ладонь в волосы, Смотритель прищурился: Руан – город, где когда-то сожгли Жанну Д’Арк, предав. Теперь он должен кого-то предать и так же сжечь, да?
«…ты должен жертвовать боевыми единицами во имя победы.» – не вовремя вспомнил Смотритель слова, которые когда-то бросил Генерал Сокаро. Эта мысль всегда глубоко возмущала Смотрителя. Боевые единицы… жертвовать…. – это понятия не из сознания Комуи, но сейчас, глядя на эту точку на карте Комуи понимал: кажется, теперь по-другому не будет получаться. Кажется… кажется… кажется… аааа! Зажав голову руками, Комуи резко отвернулся от карты и в этот момент давно покалеченная дверь слишком удивительно-громко для Ордена, слишком непривычно-громко для последних недель в Ордене распахнулась, шарахнув в стену ручкой. Удивленно отняв руки от головы, Смотритель прищурился, кажется, в последнее время он стал хуже видеть, или это от усталости?
– Генерал Сокаро… – выдохнул Комуи от удивления. Обыкновенно шумный, обыкновенно резкий, горластый и голодный Генерал, кажется, был самим воплощением жизни в этом, замершем в мучительно-долгой минуте молчания Ордене. От него несло, как всегда, кровью и дикой самоуверенностью настолько, что Смотритель под этим натиском даже расправил плечи, впервые за долгое время почувствовав себя лучше. Как будто кто-то отмотал пленку назад. – Генерал Сокаро… – почти не обратил внимания Комуи на то, что именно Сокаро сказал, он был просто рад слышать его. Он был просто рад слышать живого человека. Он был просто рады слышать вернувшегося от туда живого человека. – Я рад, что вы живы, Генерал, – искренне проговорил Комуи, и глаза его потеплели. Он на ничтожную минуту забыл о карте, о Руане и о том, что кто-то должен уйти туда, чтобы умереть.

Как послушный, как щенок, как на привязи Смотритель Главного Управления Черного Ордена прошел за Генералом Сокаро через весь кабинет и остановился, когда тот сел на кушетку. Будь у Смотрителя собачьи уши, он бы прижимал их к голове, отвыкнув от слишком громкого голоса, но собачьих ушей у него не было. Потому он просто остановился напротив, почти рассеянно улыбаясь, присел на столешницу, всматриваясь в такой знакомый образ неубиваемого Генерала Сокаро. Рядом с ним, сейчас, казалось, что никакой войны и не было, как бы странно оно не звучало. Самый воинственный, кровавый и безжалостный Генерал стал олицетворением мира и жизни – будем жить. Жить. Какая потрясающе жестокая ирония, и Смотрителю было совершенно не по себе. Он внимательно смотрел на неожиданного гостя, но ожидаемого гостя, скрестив руки на груди, пряча похудевшие пальцы, и не знал,  с чего начать.
«Рассказывай» – сказал Генерал, и Комуи растерялся, что именно он хочет, чтобы Смотритель ему рассказал? О том, что идет война, Сокаро знает и сам. О том, Орден осиротел, Сокаро тоже знает, о том, что Комуи готов на стену лезть от безысходности и чувства собственного бессилия, ему знать совсем не обязательно, но… Комуи видел в его глазах – он все равно знает. Они все об этом знают. Несколько раз Смотритель уже ловил на себе сочувственные взгляды Научного Отдела, и это было угнетающе. В какой-то момент, в какую-то ночь, лежа грудью на узкой кровати Линали, Комуи вдруг понял, что предал их. Всех их. Всех до одного предал, и живых и мертвых.  Своим бездействием, своим глупым неумением принимать решения. Пытаясь всех спасти, он же их и погубил. Скольких экзорциство он послал в точки, куда можно было бы послать одного? И пожертвовать одним? Темный взгляд совсем измученных глаз скользнул по огромному Генералу, и Смотритель на мгновение прикрыл глаза: о чем он думает? О том, что рад видеть этого дерзкого экзорциста, или о том, что Руан не выходит у него из головы?
    – «Ты должен жертвовать боевыми единицами…» – слишком часто вспоминал теперь Смотритель, быть может, ища самому себе оправдание в когда-то брошенных словах. Он смотрел на Сокаро, а в голове будто раскаленной спицей по душе: – должен. Жертвовать. Ты. Боевыми единицами. Единицами. А потом сам себя правит, посыпая собственные раны солью: они не боевые единицы! Они люди! Люди! Такие же, каким, был Канда, какой была его Линали, такие же, какой живой и резкий перед ним сидит сейчас Генерал. И что же, он должен отправить его в это пекло, потому что больше некого, и он должен это сделать? Вздрогнув, Комуи резко дернулся, отойдя от стола в сторону: мысль обожгла его как удар кнута. Он что, только что подумал о том, чтобы пожертвовать Сокаро?.. Он мог бы отправить его в Руан одного, точно зная, что он справится. Точно зная, что больше туда никого не нужно будет отправлять. Точно знаяЮ что оттуда больше не нужно будет ждать ни новостей, ни живых людей. Смотритель побледнел еще сильнее, еще сильнее прижимал руки к груди, а во взгляде в стену  такая трусливая нерешительность, что в пору сбежать в свою комнату и залезть под кровать, а не решать самый сложный вопрос, какой только можно было придумать.
   Генерал просил рассказать, но, что Комуи должен ему сейчас сказать?.. «Пойди и умри за родину, Винтерс. Потому что ты это сможешь, Винтерс. Потому что ты единственный, кому я могу это сказать вслух, Винетр» – как-то так?!  Чувство невероятного омерзения к самому себе перемешивалось с чувством едва ли принятого решения. Как Смотритель Черного Ордена Комуи понимал, что, кажется, у него нет иного выбора: в Руан все равно кто-то пойдет. Но он может отправить туда одного невероятно сильного, того, кто загрызет все зло, или подарит корзинку с котятами акумам, а потом будет сжигать детей. Усталым жестом сняв очки, Комуи растер пальцами лицо, дав себе полминуты на размышление, и только спустя эти несчастные тридцать секунд повернулся снова на Генерала Сокаро, полоснув по его белесый глазам почерневшей от горя сталью взгляда. А потом сделал шаг вперед, сам себе поражаясь. Ему бы сейчас сжать голову руками и просить прощения за то, что все же собирается сказать, но Комуи слишком долго был знаком с Генералом. Слишком многое они пережили вместе. Слишком много тогда, десять  с лишним лет назад он вынес на своих плечах невероятной злости, в которой был виноват. Кажется, Винтерс был почти единственным человеком, которому Смотритель смог бы сказать то, что собирается, вслух, потому что Сокаро не будет заламывать руки, не будет швырять в страстном героизме шапку в пол. Слишком много Комуи видел и слышал, чтобы сейчас умолять Сокаро спасти их всех. Ничего, кроме пренебрежения и передергивания плечами в омерзении Комуи не добьется. Винтерс не собака, Винтерс человек – он сам это сказал, но, чтобы Винтер был человеком, Комуи должен был стать для  него самым сильным здесь псом. Вожаком. Вожаком, который ломает лапы об отчаяние, но встает и гавкает, заглушая собственный скулеж, забивая его так глубоко, чтобы ни один чуткий зверь не услышал.
  Решительно, почти решительно, развернувшись, Смотритель, сдвинув брови, взглянул на Сокаро. На талантливого и сильного Генерала Сокаро, слезы и мольбы для которого были бы оскорблением. Сжав зубы так, что свело скулы, мужчина сделал еще несколько шагов, а потом сел рядом, смотря строго и прямо. И кто знал, каких сил ему хватало на то, чтобы держать спину ровной, а голову не уронить на колени.
– Генерал Сокаро… – голос совсем охрип, и Смотритель удивился, как в своей строгости он не похож на его, мягкий и  ласковый голос. Комуи повернул голову, спокойно посмотрев на Винтерса и сам себе поразился: откуда в нем столько этого спокойствия? Неужели он всегда был таким… а теперь просто признал и принял это?.. – Есть задание, с которым сможете справиться только вы. – Искренне проговорил Комуи и сглотнул, чувствуя, как горло стало сухим и губы почти ощутимо треснули от этой невероятной сухости. Он смотрел на него спокойно, но в висках стучало так, что почти заглушало слова. Он почти не слышал сам себя, но слишком хорошо  знал, что говорит. – Это город, Винтерс, и там погибло очень много людей, – Комуи ничего не сказал о Линали. Он просто не мог говорить о Линали. – И он продолжает убивать, – шумно втянув в себя воздух, Комуи опустил голову, как зверь под порывом ветра, и на одном дыхании закончил фразу: – И этот город нужно зачистить. Даже если это будет стоить тебе жизни, Винтерс, – к концу фразы задохнувшись, Комуи снова втянул воздух носом и почувствовал, как внутри что-то сжалось, как от боли, а потом рухнуло с диким грохотом.
   – Откажись, Винтерс. Дай мне по морде и уйди, и я сам туда уйду. Я просто уйду туда сам, Винтерс.